Девочку-подростка с особенностями развития много лет насиловали двое родных братьев. Женщину-пользовательницу коляски во время поездки настойчиво домогался таксист. Двух пациенток с ментальными нарушениями месяцами насиловали санитары в центре психического здоровья. А девушке с ДЦП, забеременевшей от возлюбленного и мечтавшей стать матерью, врачи по просьбе ее семьи сделали принудительный аборт.
Это реальные истории из стран Центральной Азии — региона, где сексуализированное насилие в отношении женщин с инвалидностью остаётся одной из самых закрытых и невидимых тем.
Правозащитники говорят, что оценить реальные масштабы проблемы практически невозможно. Не только из-за отсутствия официальной статистики, но и из-за того, что большинство пострадавших не обращаются за помощью. Причины — в физической недоступности госучреждений, недоверии к правосудию, страхе огласки и устойчивых стереотипах о «недееспособности» женщин с инвалидностью.
8 декабря международная правозащитная организация Equality Now, которая занимается защитой и продвижением прав женщин и девочек во всём мире, представила доклад «В поисках справедливости: система уголовного правосудия и женщины с инвалидностью в делах о сексуализированном насилии в Казахстане, Кыргызстане и Узбекистане». В нем подробно разобрано, почему такие дела редко доходят до суда и какие системные барьеры стоят на пути каждой пострадавшей — от полицейского участка до зала суда.
«Мог лечь рядом, гладить тело, лезть целоваться»
История 55-летней Гульмиры (имя изменено по просьбе собеседницы) из Казахстана, инвалида первой группы, которая уже несколько лет передвигается на коляске, — один из включенных в доклад эпизодов.
Азаттык Азия связался с Гульмирой, и она рассказала о пережитом. У казахстанки нервно-мышечная дистрофия — болезнь, из-за которой мышцы постепенно слабеют и каждый день всё тяжелее даются даже самые простые движения.
По словам Гульмиры, осенью 2024 года ей пришлось обратиться в агентство по найму сиделок после того, как ее помощница уехала из-за семейных обстоятельств. Директор агентства, по словам Гульмиры, приходила к ней домой с кандидатками. «Но эти женщины были маленькие, хрупкие, а меня надо было пересаживать с коляски на кушетку и обратно, поэтому нужны были сильные руки», — говорит собеседница.
Тогда директор предложила мужчину-сиделку, отметив, что «у него более семи лет опыта работы». Когда она привела Артура — так звали мужчину — он показался серьезным человеком. Пообещал, что «строго будет выполнять свои обязанности».
Гульмира говорит, что не стала тогда настаивать на оформлении договора — и считает это большой ошибкой. «Директор сказала, что не захватила бумаги, и мы можем начинать работать, а на днях она завезет и подпишем», — вспоминает она. Но договор так и не заключили, и, по словам Гульмиры, это обстоятельство позже сделало невозможным привлечение сиделки к ответственности.
Поначалу, вспоминает она, всё выглядело безопасно: первые пару дней Артур держался сдержанно и добросовестно выполнял свои обязанности. Но очень скоро поведение изменилось — сначала он стал позволять себе лишнее, мягко гладя её по голове, а затем и вовсе начал открыто прикасаться к телу и намекать на интим.
«Мне это было неприятно, я делала замечания, он извинялся, но продолжал. Мог лечь рядом, гладить тело, лезть целоваться, говорил, что я ему очень нравлюсь», — вспоминает она.
Со временем Гульмира начала замечать другие тревожные сигналы. По её рассказу, несколько раз она просыпалась и видела Артура стоящим рядом с её кроватью ночью. «Он просто стоял и смотрел на меня. Я многократно просила директора агентства прийти домой неожиданно, но та лишь обещала и так ни разу не пришла», — говорит женщина.
От намёков и вторжений в личное пространство он перешёл к открытому психологическому давлению. «Он кричал, дурой обзывал, — отмечает она. — А я старалась молчать, потому что зависела от него».
На десятый день произошел инцидент, в результате которого женщина осталась прикованной к постели. Гульмира говорит, что во время пересаживания помощник стал торопиться, так как «у него остывал завтрак». Он уронил ее и сам всем своим весом упал сверху. По словам женщины, при падении у нее были повреждены коленные чашки, поясница, сломана мыщелковая кость, были ушибы обеих ног.
Она вспоминает, что Артур поднял ее и посадил в коляску, но скорую вызывать отказался: «Ругал, кричал, требовал заткнуться и не плакать».
Лишь спустя несколько часов, благодаря вмешательству соцработницы, приехала бригада медиков.
В больнице Гульмире наложили гипс, но госпитализировать не стали. «Потому что я инвалид первой группы, кто будет возиться со мной», — говорит женщина.
Соцработница позвонила директору агентства, та приехала и поговорила с врачами. Как утверждает Гульмира, «врачи написали в медкарте, что у меня просто ушибы».
Через несколько дней после падения Гульмира наняла адвоката и обратилась в прокуратуру, указав в заявлении, что получила травмы по вине сиделки. Однако отсутствие официального договора усложнило ситуацию.
«Когда я говорила следователю о домогательствах, он ответил: "Нуу, не было же изнасилования". А то, что он приставал ко мне, доказать я не смогла, — рассказывает женщина. — Я жалею, что не смогла записывать угрозы и приставания: как только брала телефон, помощник подбегал, кричал и выхватывал гаджет».
По словам Гульмиры, директор потом заявила, что Артур «не ее штатный сотрудник», и в результате он избежал ответственности.
После падения основное заболевание женщины стало резко прогрессировать. «Больше года я прикована к постели, врачи говорят, что к тому состоянию, которое было до падения, я не вернусь. Раньше могла выйти на коляске на улицу, а теперь даже по квартире не могу передвигаться», — говорит Гульмира.
«Сексуализированные домогательства становятся нормой»
Нуржамал Иминова из Ассоциации женщин с инвалидностью «Шырак» (Алматы) говорит, что женщины с инвалидностью в Казахстане нередко сталкиваются с сексуальными домогательствами. «Например, приезжает инватакси (служба такси, помогающая в передвижении инвалидов. — Ред.), и когда водитель помогает женщине-пользовательнице коляски выбраться, он как будто ненароком задевает ее грудь или бедро. В дороге может отпускать сексистские шутки. Так, сексуализированные домогательства становятся нормой. И кто за это ответит? Никто», — отмечает Иминова.
В официальной статистике нет отдельных данных по пострадавшим с инвалидностью. Если бы такие цифры были, они позволили бы увидеть реальный масштаб проблемы, считает Нуржамал. В качестве примера собеседница приводит Кыргызстан, где в этом году в опросник потерпевшего добавили отдельный вопрос о наличии инвалидности. «У них пока нет разбивки по видам насилия, но хотя бы появилась галочка по этому пункту. У нас даже ее нет», — отмечает она.
Дарьяна Грязнова, советница по юридическим вопросам в Equality Now и одна из авторов доклада «В поисках справедливости: система уголовного правосудия и женщины с инвалидностью в делах о сексуализированном насилии в Казахстане, Кыргызстане и Узбекистане», говорит, что исследование показало — кейсы женщин с инвалидностью в трех центральноазиатских странах действительно остаются «невидимыми».
«Официальная статистика в этих странах не содержит комплексной и открытой разбивки по полу, гендеру и инвалидности. Из-за этого женщин с инвалидностью просто нет в национальных системах сбора данных», — отмечает она.
В докладе упоминаются данные опроса, проведенного в марте 2025 года неправительственной организацией «Равенство» в семи регионах Кыргызстана. Из 150 женщин с инвалидностью 93 процента (140 женщин) сообщили, что подвергались по крайней мере одной форме насилия. 27 процентов сообщили о сексуальном насилии.
По словам Грязновой, хотя все три государства региона ратифицировали Конвенцию о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин и Конвенцию о правах инвалидов, выполнить взятые обязательства на практике им пока не удалось. В итоге женщины с инвалидностью по-прежнему остаются без защиты, когда сталкиваются с сексуализированным насилием.
По данным министерства труда и социальной защиты Казахстана, в стране проживает 743,7 тысячи людей с инвалидностью. Почти половину этой группы, а именно 44 процента, составляют женщины.
По наблюдениям Иминовой, все формы насилия в отношении женщин с инвалидностью — физическое, сексуализированное, экономическое и психологическое — носят в основном латентный характер. «Отодвинули коляску на метр — женщина уже не может дотянуться и в итоге она не может сама сходить в туалет, покушать или выйти из дома. Это насилие? Конечно. Но она редко кому расскажет, особенно если зависит от родственника или помощника», — говорит общественница.
По данным Национального статистического комитета Кыргызстана, в 2023 году пенсии и пособия по инвалидности получали 217 222 человека, среди них 103 411 женщин.
«Чаще всего всё начинается с психологического давления», — говорит Иминова. Женщине постепенно внушают, что она «обуза», что забота о ней — лишь чьё-то одолжение. На этом фоне любое последующее физическое или сексуализированное насилие преподносится так, будто она сама «заслужила». По словам Иминовой, в большинстве случаев к сексуальному насилию причастны родственники или люди из близкого окружения женщин с инвалидностью. В интернатах и других закрытых учреждениях такие эпизоды происходят ещё чаще — просто их редко предают огласке.
В докладе упоминается случай, произошедший в прошлом году в Туркестанском региональном центре психического здоровья: две пациентки учреждения, 17-летняя Асем и 22-летняя Гулим, неоднократно подвергались сексуальному насилию со стороны двух санитаров, в том числе в помещениях, не оснащенных камерами видеонаблюдения. Асем забеременела и была вынуждена сделать аборт по медицинским показаниям. В этом году суд вынес приговор санитарам: по 15 лет лишения свободы. В закрытых учреждениях подобного типа нередко отсутствует независимый мониторинг, а сотрудники-мужчины имеют фактически неограниченный доступ к пациенткам.
«Они просто не могут выйти из дома»
Наталья Плотникова, председатель общества женщин с ограничениями здоровья «Опа-сингиллар» из Узбекистана, которая уже 25 лет возглавляет организацию и сама передвигается на коляске из-за паралича обеих ног, говорит, что государство чаще всего игнорирует проблемы таких людей, как она.
«Государство просто не обращает на нас внимания, независимо от того, с какой жалобой или запросом приходит женщина с инвалидностью», — говорит Плотникова. По её словам, недоступны, прежде всего физически, не только государственные службы, но и сама система правосудия. Она подчёркивает, что многие женщины с инвалидностью, как и женщины в целом, боятся обращаться в милицию: «Во-первых, это бесполезно, во-вторых — слишком много информации разойдётся в обществе».
Наталья вспоминает один из круглых столов, где присутствовала директор центра помощи женщинам, пережившим сексуализированное насилие. Плотникова спросила, могут ли в этот центр обратиться женщины с инвалидностью. По её словам, директор ответила: «Ой нет, нет. Для них же нужна отдельная единица — нянька». Наталья уточнила, есть ли в центре доступная инфраструктура, например, сможет ли она как человек на инвалидной коляске попасть внутрь. «У нас нет такой доступности для вас, и никто её делать не будет. Это дополнительные расходы», — услышала она в ответ. «Вот и всё отношение государства и государственных органов к нам», — с грустью резюмирует Плотникова.
По состоянию на конец первого квартала 2025 года в Узбекистане официально зарегистрировано 1 031 609 человек с инвалидностью — это около 2,7 процента населения страны. 465 645 из них — женщины.
Собеседница сказала, что ответить на вопрос о том, как часто женщины с инвалидностью в Узбекистане сталкиваются с сексуализированным насилием, сложно, потому что официальной информации об этом нет. По её словам, женщины редко куда-либо обращаются — и потому, что не верят в помощь, и потому, что часто просто не могут выйти из дома. Насилие часто исходит от близких родственников, а старшие женщины в семье — матери, бабушки — «стараются сделать так, чтобы информация не вышла за пределы дома».
«Те, кто должен защищать, часто становятся препятствием к правосудию или сами оказываются насильниками. Показателен случай из Узбекистана, когда мать, узнав о неоднократном сексуальном насилии над дочерью со стороны её брата, лишила девушку средств связи, отвечала за неё перед полицией, а затем поместила в психиатрическую больницу, заблокировав любое расследование», — отмечают в докладе Equality Now.
«Поэтому мы и не имеем статистики», — говорит Плотникова.
Она вспоминает, что в обществе «Опа-сингиллар» была девушка с тяжёлой формой ДЦП, мать которой часто издевалась над ней, била, ругалась матом, повторяя: «Я на тебя всю жизнь положила, а ты не вылечилась», часто оставляла её одну на двое–трое суток. Девушка забеременела от одного из своих знакомых и хотела стать матерью. Но, узнав о беременности, мать в панике настояла на аборте. «После этого девушка попыталась совершить суицид, но её спасли. Она замкнулась в себе еще больше, в ее глазах была большая тоска и вскоре она умерла», — вспоминает она.
Наталья говорит, что знает лишь одну женщину с инвалидностью, которая пыталась пожаловаться на мужа, избивавшего её. «Участковый сделал вид, что она ненормальная, и даже не пришёл к ним домой, чтобы разобраться в ситуации», — рассказывает Плотникова. По её словам, многие сотрудники милиции убеждены, что «инвалид — значит, умственно отсталый», и считают таких людей недостойными внимания.
О недоверии к женщинам с инвалидностью как распространенном стереотипе говорит и Нуржамал Иминова из Казахстана. «Почему-то к человеку с любым видом инвалидности относятся предвзято, думают, у него с головой что-то не так», — говорит она. По её словам, этот стереотип широко распространён — как среди населения, так и среди сотрудников полиции, судов, прокуратуры и медицинских учреждений. Она рассказывает: когда вызывает такси для коллеги с инвалидностью, водители разговаривают только с ней, а на женщину в коляске смотрят как на человека, который «ничего не соображает».
Сложный путь к правосудию
«Для женщин и девочек с инвалидностью путь к правосудию в случаях сексуализированного насилия превращается в непрерывную цепочку препятствий. Каждый этап — от подачи заявления до расследования и суда — содержит свои барьеры, и разрыв любого звена приводит к полному краху процесса», — говорится в докладе.
«Многие жертвы, измотанные затяжными процедурами и повторными травмами, вынуждены отказываться от попыток добиться справедливости», — говорит Дарьяна Грязнова.
По ее словам, все описанные в докладе случаи отражают системные проблемы. «Уголовные кодексы всех трех стран продолжают определять изнасилование через применение физической силы, угрозу ее применения или "беспомощное состояние" потерпевшей, а не через отсутствие согласия, что противоречит международным стандартам. Такое узкое определение, формально распространяющееся как на лиц с инвалидностью, так и без нее, игнорирует суть изнасилования и других форм сексуализированного насилия и создает риск того, что многие случаи изнасилования останутся вне правовой оценки — особенно случаи, затрагивающие женщин с инвалидностью, которые сталкиваются со множественной дискриминацией», — подчеркивает эксперт.
Доступ к правосудию для таких женщин также ограничен и на уровне инфраструктуры: здания судов и отделений полиции не снабжены пандусами, отсутствуют переводчики, адаптированные документы и поддержка коммуникации.
«Травма-информированные подходы к допросу, непрерывная юридическая помощь до сих пор не внедрены на всех этапах», — уточняет Грязнова. Нехватка служб поддержки — шелтеров, психосоциальной помощи, юридического сопровождения — усугубляет ситуацию, а существующие сервисы редко адаптированы под потребности женщин с инвалидностью, переживших сексуализированное насилие.
Дополнительным фактором становятся устойчивые стереотипы, связанные и с гендером, и с инвалидностью. «Эти стереотипы могут замедлять или прерывать продвижение дела, повторно травмировать переживших насилие и фактически снижать уровень ответственности виновных», — отмечает эксперт.
Повторяющиеся допросы, акцент на физических повреждениях и биологических следах, а не на контексте и показаниях, — всё это повышает риск повторной виктимизации.
«Меня насиловали двое моих братьев»
Хотя Таджикистан не был включён в исследование, проблемы, описанные в докладе, хорошо знакомы и женщинам с инвалидностью в этой стране.
«Официальной статистики по сексуализированному насилию в отношении женщин с инвалидностью нет. Но по нашему опыту работы мы видим, что такие случаи происходят гораздо чаще, чем отражено в документах», — отмечает в разговоре с Азаттык Азия Саида Иноятова, глава Лиги женщин с инвалидностью «Иштирок» из Душанбе.
По её словам, многие женщины никогда не обращаются в госорганы из-за страха общественного осуждения, зависимости от семьи, отсутствия знаний о собственных границах, недоверия к милиции и боязни того, что им не поверят и не создадут условий, учитывающих их особенности. «Поэтому чаще всего женщины приходят за психологической поддержкой и безопасным пространством, а не за юридической защитой. Их главная просьба — сохранить конфиденциальность», — рассказывает Иноятова.
Одной из самых тяжёлых историй стал кейс женщины, признавшейся, что в детстве ее насиловали два родных брата. «Мы работали месяцы, прежде чем она смогла произнести это вслух», — вспоминает эксперт. Женщина боялась одного — что родители узнают. Она повторяла: «Я не хочу причинять им боль». По словам Иноятовой, страх строился на детской зависимости, отсутствии осознания, что совершено преступление, и убеждённости, что обвинят именно её. В милицию она не обратилась — ей было нужно лишь облегчение, понимание и пространство, где её не осудят. «Она доверила нам то, что скрывала всю жизнь. Жертвы годами молчат, потому что страх разрушить семью и причинить боль родителям для них страшнее травмы», — говорит Саида Иноятова.
В Таджикистане официально зарегистрировано около 171 тысяч людей с инвалидностью, из которых около 40 процентов — женщины. Однако официальная регистрация охватывает далеко не всех: многие люди с инвалидностью не состоят на учёте из-за бюрократии, стигмы и отсутствия документов, особенно в сельских и отдалённых районах. По оценкам правозащитников, реальное число людей с инвалидностью в стране может быть значительно выше.
Еще одна трагическая история — о незрячей женщине, которую по пути домой изнасиловал таксист. Когда ей предложили помощь в обращении в милицию, она отказалась: «Если я скажу родителям, они больше никуда меня не отпустят. А я только начала ходить на курсы, хочу работать и быть независимой».
Такие случаи в организации называют «платой за независимость» — женщины боятся потерять ту ограниченную свободу, которую только начали обретать.
Третья история — одна из самых болезненных. Женщина с физической и интеллектуальной инвалидностью долгие годы подвергалась сексуальному насилию со стороны взрослого брата. Она была полностью зависима от семьи и не понимала, что с ней происходит. Одна из сестёр, узнав о ситуации, обратилась в милицию. Дело дошло до суда. Но в семье были другие сестры, которые защищали брата и, в большей степени, «честь семьи», требуя прекратить огласку.
«Допросы проводились без какой-либо адаптации под особенности женщины. Она пугалась, терялась, не могла последовательно объяснять, что происходит. Несмотря на медицинские доказательства того, что она жила половой жизнью, не имея мужа и не покидая дом, суд не признал брата виновным, — рассказывает Иноятова. — После этого женщину признали недееспособной, а опекуном назначили одну из сестёр, которая защищала брата. Эта сестра оставила её жить в той же семье, под одной крышей с человеком, который её насиловал, и уехала работать за границу».
По словам Саиды Иноятовой, женщины с инвалидностью молчат не потому, что им нечего сказать, а потому что знают, что система их не услышит.
Возможны ли перемены?
Дарьяна Грязнова говорит, что перемены возможны — но только если государства признают, что женщинам с инвалидностью нужна не формальная поддержка, а работающая система защиты. Она перечисляет рекомендации, которые, по мнению авторов доклада, должны стать общими для Казахстана, Кыргызстана и Узбекистана.
Прежде всего, страны должны перестать рассматривать сексуализированное насилие как проблему отдельного ведомства. «Нужен межотраслевой, по-настоящему инклюзивный подход — чтобы полиция, медики, соцслужбы и суды работали не порознь, а вместе», — считает Грязнова.
Не менее важно признать полную правосубъектность женщин с инвалидностью и пересмотреть устаревшую систему опеки, которая сегодня нередко лишает их права говорить за себя и принимать решения.
Эксперты предлагают изменить и само определение изнасилования: любая связь без согласия должна считаться насилием. При этом следственным органам и судам, по мнению Грязновой, нужно оценивать не «когнитивные способности» пострадавшей, а действия подозреваемого и обстоятельства дела. Если женщина зависит от человека, который ухаживает за ней, живёт в закрытом учреждении или не контролирует доступ к средствам связи — такие ситуации должны признаваться неспособными обеспечить «подлинное согласие».
Отдельный блок рекомендаций касается доступа к правосудию. Государства, подчёркивает Грязнова, обязаны обеспечить разумные и процессуальные приспособления на каждом этапе — от подачи заявления до суда. Это означает доступные здания, переводчиков, адаптированные материалы, поддержку коммуникации.
«Услуги поддержки — кризисные центры, психологи, юристы — должны быть реальными, а не на бумаге. И они должны быть адаптированы к разным видам инвалидности», — добавляет она.
Эксперты также призывают правительства центральноазиатских стран создать системы раннего выявления насилия, обучить специалистов, развивать профилактику, вести грамотный и прозрачный сбор данных. И наконец — ратифицировать международные документы, которые ещё остаются вне национального законодательства.
«Без этого, — говорит Грязнова, — женщины с инвалидностью так и будут оставаться невидимыми и беззащитными перед насилием».
